 Высокопоставленный разведчик в свое время принимал на работу в спецслужбу будущего главкома войск ДНР.
Говорят, что совсем не бывает похожих войн. И предпосылки, которые подтолкнули к их началу, тоже всегда отличаются, хотя цели и могут повторяться от раза к разу, через десятилетия и даже столетия. А вот мотивы, побуждающие людей браться за оружие, почти всегда одинаковые. Кто-то ради нападения, кто-то – для обороны. Все остальное – нюансы.
Генерал-майор ФСБ в отставке Геннадий Казанцев (это псевдоним, но его подлинная фамилия нам известна) – человек, обладающий богатым и разносторонним опытом действий в условиях войны. Работал в разведке и контрразведке, воевал в Афганистане, составлял планы чеченской кампании, писал книги. Поэтому его оценки и сравнения былых войн и происходящего сегодня на востоке Украины представляют особый интерес. Тем более именно он в свое время принял на службу в «контору» выпускника Историко-архивного института Игоря Гиркина, теперь всем известного в качестве экс-командующего армией Донецкой народной республики Игоря Стрелкова.
– Расскажите немного о себе. Вы ведь были в Афганистане?
– Да, в 1981 году я был в Джелалабаде в составе отряда «Тибет» группы «Каскад». Потом в 1985–1988 годах – советником в провинции Бадахшан и затем аналитиком в нашем представительстве (представительство КГБ СССР, было аккредитовано при органах безопасности Демократической республики Афганистан. – М.М.).
«Каскад» считался элитным подразделением, казалось бы, ребята там должны быть подготовленные. А можете поверить: ни фига мы не были подготовленными, по крайней мере в «Тибете». Вот только что мы держали авторучки, стреляли в тире, выполняли спортивные нормативы. И вдруг нас посылают на войну.
Мы были точно такие же партизаны, как нынешние ополченцы на Донбассе. Отличие было только в том, что за нами стояла огромная сильная страна. И мы все-таки стремились к тому, чтобы соответствовать, соблюдать дисциплину. В Новороссии с этим гораздо сложнее. А ребята такие же, какими мы были в свое время. Как ни старались мы тогда держаться «в рамках», а нарушали все, что можно нарушить. Люди на войне почти всегда одинаковые. Сейчас я вижу себя молодого в защитниках Донецка. Мы ведь даже военными не были. Только там научились стрелять по-настоящему.
Как становились сотрудниками КГБ
– В чем состояла ваша деятельность? В боях принимали участие?
– Это были и боевые действия, и разведка, и контрразведка, и организация мероприятий, и работа с местными оперативниками из Министерства государственной безопасности (ХАД), они назывались «хадовцы».
– А как вы туда попали? Вообще до какой степени все это происходило на добровольной основе, или просто приходилось подчиняться приказу?
– Не поверите – я сам попросился. Дело вот в чем. Оба мои деда были репрессированы по 58-й статье. Один сидел в марийских лагерях, другой – на Соловках. Когда меня брали в органы, я согласился только с третьей попытки.
– На чем же вас в итоге завербовали?
– Меня не вербовали, а сразу взяли на штатную должность. Причем три раза предлагали, я два раза отказался. Два раза в армии предлагали, и один раз уже на гражданке. В итоге я согласился. Я не то чтобы сломался – я хотел… отомстить обкому комсомола за то, что они меня, комиссара лучшего в области стройотряда, не пустили за границу.
Когда поступаешь на службу в КГБ, идет проверка: папа-мама, братья-сестры, и все. Если идешь в разведку, там проверяют уже более досконально. Когда я в особом отделе подписывал документы, у меня спросили: «Ваши ближайшие родственники подвергались преследованию?» Говорю: «Да. Оба деда сидели по 58-й статье». И мне тогда начальник особого отдела говорит: «Ты мужик неплохой, мы тебя возьмем, только ты про дедов больше никому не говори». А потом мне, как и всякому сотруднику территориальных органов, захотелось в разведку. Каждый контрразведчик в глубине души мечтает стать разведчиком. Все хотят быть Штирлицами.
Ну, представьте: я работал в контрразведке в далеком Новосибирске, юношеское самолюбие требовало большего. Начальство пошло мне навстречу. Говорят: «Геннадий Николаевич, мы вас пошлем в институт (Краснознаменный имени Ю.В. Андропова институт КГБ СССР, ныне Академия внешней разведки. – М.М.), и вы там пройдете разведывательную подготовку. Я был просто счастлив! И вдруг через некоторое время говорят: «Слушай, а у тебя что, деды сидели?» – «А я никогда этого и не скрывал». – «Да, блин. Проблема». Тогда я и говорю: «Пошлите меня в Афганистан. Чтобы я кровью мог, так сказать, искупить...» Глупость, конечно. Но в разведку-то хочется. Так что в Афганистан я поехал добровольцем. А потом все-таки закончил КИ имени Андропова, учился там в 1982–1985 годах.
– Вы говорите, что военной подготовки у вас не было. Что, совсем никакой?
– Мы, конечно, занимались рукопашным боем, стреляли из автоматов раз в полгода и каждую неделю – из пистолетов. Все. Больше никакой подготовки. В армии я проходил военную службу в качестве офицера ПВО (типичный «пиджак» на сленге кадровых офицеров). Более того, в нашем отряде «Тибет», куда входила группа «Каскад», почти все имели какие-то темные пятна в биографии. Страстные любители женщин и выпивки, разгильдяи и хулиганы. Короче, «залетчики».
– Типа штрафбата?
– Это был не официальный штрафбат. Просто так территориальные управления избавлялись от балласта. Когда мы уже перезнакомились, то, бывало, спрашиваем друг у друга: «Тебя за что послали?» – «За баб». – «А тебя за что?» Когда говорят, что там были какие-то крутые парни – не верьте. Нормальные ребята, только с головой. Я считаю, что большая часть крупных силовых операций делается головой, а не руками и ногами. Мы воевали неплохо. Лучше даже в каком-то смысле, чем войска. Такой вот парадокс.
– Чем эта война отличалась от тех, которые начались после распада Союза на его территории?
– По сравнению с чеченской и украинской наша война была игрой в песочницу. Украинская война более кровавая. Чеченская война более кровавая. А воевать под сенью такого большого сильного государства, как СССР, на сопредельной территории, когда население к нам в принципе неплохо относится, было намного легче.
– А население неплохо относилось?
– Да. Просто каждый афганец хотел заработать немного денег. Американцы давали им деньги и говорили: вы постреляйте там-то и там-то. Конечно, были отмороженные. Но вообще-то это был бизнес. Обычный крестьянский бизнес. Днем он кетменем в поле потюкал, вечером надел снаряжение и пошел пострелять в русских. Потом вернулся, спрятал оружие – и наутро снова в поле. Американское финансирование было там сравнимо с нашим.
И еще такой аспект: наркотики. Когда я туда приехал, никаких наркотиков не было. Они постепенно появились. Мы заметили такую закономерность: как только появляются американцы, тут же появляются и наркотики. Вот мы ушли со своими войсками. В Афгане новая власть, повесили Наджибуллу. Нет наркотиков. Приходят американцы. Есть наркотики. Как бойцы американцы нам тогдашним, кстати, и в подметки не годятся. Посмотрите: ходят, как инопланетяне, в шлемах. Мы на операции ходили чуть ли не в трусах и в майках. Обычные синие сатиновые трусы, сверху в крупную сетку шаровары, кроссовочки. Никаких берцев. Я бегал в польских осенних полусапожках. На сбитом вертолете я их потом сжег. Но воевали мы здорово, и нас за это уважали.
Человек из кружка монархистов
– Вы какое-то время были начальником Игоря Стрелкова. А как он вообще попал в органы?
– Игоря взяли случайно. У московского управления ФСБ было какое-то дело на группу, кажется, монархистов. Когда монархисты сидят где-нибудь у себя на кухне и беседуют на тему: «Мы царя приведем, за оружие возьмемся», то, естественно, у спецслужб возникает вопрос, насколько велика вероятность, что они и вправду возьмутся за оружие. Поэтому за ними наблюдали. Но все без толку. Они только трындят: «За веру, царя и отечество», «Честь имею», «Ваше благородие» – но не более того. К реальным действиям не переходят. А Игорь среди них выделялся умом и сообразительностью. Плюс он уже прошел две войны, и к нему был определенный пиетет. Точно такой же пиетет зародился у моих подчиненных.
Игорь Гиркин (Стрелков) во время Чеченской кампании
Они почитали его, послушали, видимо, и наконец встретились с ним, а потом пришли ко мне и говорят: «Геннадий Николаевич, есть один хороший кандидат на работу. Давайте мы его возьмем, тем более что мы сейчас посылаем в Чечню молодых сотрудников на обкатку. А у него уже есть военный опыт». Когда я узнал, что он является фигурантом дела оперучета, причем группового, у меня, конечно, возникли сомнения. Но дело было в 90-х, время было лихое. И меня эти два полковника уговорили.
– Вы были их непосредственным начальником?
– Я не был у них прямым куратором, но мы были друзьями по службе в другом управлении. У них был начальником замечательный генерал, прекрасный русский мужик, не хочу его здесь светить. Мы с ним вдвоем помогли закрыть дело об этой группе. Ребята вытащили Игоря и через некоторое время приводят его ко мне: «Геннадий Николаевич, вот наш новый сотрудник». Мне он понравился. Мы с ним поговорили: интеллект у него на месте, голова хорошо работает, исторические реминесценции из памяти без проблем вынимает. Я просил его записки и документы мне показывать. Смотрю: пишет, как бог. А в любой конторе, тем более такой, как наша, если отчеты написаны правильным языком, с запятыми, с точками – это считалось «высшим пилотажем». И он начал достаточно успешно работать.
– А как Стрелков пошел на вербовку? Легко согласился? Он ведь все-таки был неформалом, а в этой среде сотрудничество с ФСБ считается «западло».
– А это не была вербовка. Вербуют агентуру, а это было приглашение на работу. На службу. Я ведь не был непосредственно на переговорах с ним. Я знаю тех ребят, которые брали его в органы. Они мне нравились. Очень порядочные мужики. Игорь, видимо, согласился сразу. А кто-то сам стучится в двери и говорит: «Я хочу работать». Но у нас к инициативникам всегда было настороженное отношение.
– Это какой был год?
– Кажется, 1995-й. Я к тому временем уже генерала получить успел.
– Получается, что в середине 90-х (уже после распада СССР) ФСБ продолжала работать по инакомыслящим? Дело завели…
– Что значит «инакомыслящим»? Было подозрение, что у монархистов имеется неучтенное оружие. Эти неформальные группы как минимум надо сканировать. И что значит «заведено дело»? А ничего не значит. Просто выделяются силы и средства, чтобы разобраться в явлении. Разработали целое дело. Посмотрели: пусто, ноль. Закрыли дело, в архив положили. Все. Из объектов никто ничего не знает. Когда я Игорю все это рассказал, он был очень удивлен. Он не знал, что был объектом. Он-то думал, что его просто заметили, такого бравого, пришли ребята из конторы и сказали: «Игорь Всеволодович, а не хотели бы вы послужить?» А почему бы за родину не послужить? А по идее, мы не должны были его брать при таких обстоятельствах.
– И потом вы подружились?
– Мы пересекались эпизодически. У него две маленькие звезды, у меня одна большая, естественно, у меня забот хватало и помимо него. Но я ему по-человечески симпатизировал, правда, с некоторой долей доброго юмора. Он своей целеустремленностью, серьезностью веселил весь оперсостав. И прозвище у него было шутливое – Сам. Типа: «Внимание! Сам идет!»
– Я смотрю, там у вас большие шутники были…
– Лучшие опера, кстати, – это ребята с юмором, хулиганы, зачастую – выпивохи и бабники. Если ты не «залетчик», ты не опер. Если ты примерный семьянин, спортсмен, во всем положительный – из тебя не получится настоящий опер, который роет, как зверь, работает от зари до зари, который может спланировать и провести изящную операцию. В милиции аналогичная ситуация. Худой длинный скелет – со впалыми глазами, вечно курящий, нервный – вот это и есть опер.
Я Игоря держал в поле зрения. Нельзя сказать, что возникла дружба: какая дружба между генералом и лейтенантом? Но были хорошие человеческие отношения. Что такое был в то время генерал? Вот я был полковником, присвоили генерала. Жена спрашивает: «Почему у тебя стало меньше денег?» Я отвечаю: «Я же теперь не водку должен пить, а виски. И курить не «Честерфилд», а «Мальборо». От полковника до генерала разница была – два блока «Мальборо» и одна бутылка виски.
На безденежье я решил сделать евроремонт собственными руками, используя для этого свой отпуск. Отпуск пролетел, а я не успеваю. И даже семью не могу привезти в квартиру. Тогда я попросил молодых офицеров: ребята, помогите. И среди этих офицеров был Игорь. Пахал он, как папа Карло, и потом оставался на ночь. Мы с ним болтали. И тогда уже возникли внеслужебные отношения, которые позволяют говорить по-человечески. Ничего особо «героического» я в нем не замечал. Есть люди, которые любят хвастать своим военным опытом. Им только дай поговорить о том, какие они были герои. Но Игорь никогда не рассказывал о войне. Меня это в нем поражало, ведь он прошел две войны, при мне проходил третью. Я не мог и предположить, что он станет героем. А то, что он совершил на Украине, – я считаю, это героизм.
Миссия в Незалежной
- А Украиной Стрелков по службе занимался?
– Каким-то боком по своим функциональным обязанностям он имел отношение к украинской тематике. Он отслеживал, что там происходит. И постепенно начал приходить в ужас. Он рассказывал, что реальные бандеровцы окопались в Москве, в частности, в библиотеках украинской литературы, в других местах. Настоящие бандеровцы, которые люто ненавидят русских, проводят собрания, вербуют новых последователей. Все это совершенно открыто.
У меня вопрос: а мы чем в это время занимались? Почему такая ерунда случилась? Почему посылали послами на Украину «погорельцев», как Черномырдин? Я на днях разговаривал с одним дипломатом. Сарафанное радио МИДа сообщает интересные вещи. То, что Черномырдин пил, – ладно, какой русский не пьет. Но он мог пропасть на два дня, и никто в посольстве не знал, где его искать. Черномырдина не стало. Но как Зурабова туда поставили? Сидит себе, его не слышно и не видно. Когда все это случилось, я надеялся, что его хотя бы снимут. Сняли, как же… А где наша контора была? А где было СВР? Они что, не видели, что творится? Мое личное мнение: в украинских событиях виноваты мы и только мы! Даже вина Америки меньше, чем наша. Они хотя бы свои интересы отстаивали и продвигали.
– С какого времени вы в отставке?
– Я ушел в отставку в 2000 году. Считаю, хорошо, что ушел. Многое изменилось. Даже при Ельцине была, как говорят, какая-то движуха. Что-то бурлило, появлялись первые олигархи, в кого-то стреляли. Мы в своей работе импровизировали, отрабатывали новые приемы. А потом наступила такая эпоха, когда требовалось только одно: быть очень верным и преданным. Но преданность и верность не заменят творческой работы. У нас поменялся директор. До этого никогда на столах у начальников отделов, направлений не стояли портреты директора. А тут мгновенно появились. Я почувствовал, что мое время ушло. Мое время – это когда можно было генерировать какие-то идеи, выстраивать комбинации. А теперь надо было просто служить и слушать начальство. Это мне не подошло. Меня отправили в Совет безопасности. Тогда это было местом ссылки для всех неудачников – генералов и политиков. Два года поработал я в Совбезе и тоже чувствую: как-то все не так. Не скрою, и я за это благодарен, меня проводили с честью.
– А отношения со Стрелковым продолжались?
– Игорь ко мне приходил, когда я уже ушел из конторы и занимался политконсалтингом. Мы много разговаривали. У нас сложились товарищеские отношения. Дружеские отношения – это когда разговоры «за жисть» и о женщинах, а когда разговоры о деле, о политике – это еще товарищеские отношения. Игорь ко мне приводил интересных людей. Мы говорили о том, как улучшить ситуацию в России. Детализировать не стану, но нецензурная лексика присутствовала. Игорь – военный человек, и он действительно готовился к войне. Готовился хорошо, основательно. Но я, например, даже не знал, что он участвует в движении реконструкторов. Я знал, что он ходит с миноискателем и ищет на местах боев какие-то артефакты. Видимо, где-то внутри у него сидело ожидание какой-то своей войны.
Игорь – замечательный мужик. Не исключено, что у него есть какие-то тайны. Не знаю, был ли он на войне жесток лично. Я, например, был. Мне пришлось расстрелять человека. Я потом года два себя не очень хорошо чувствовал. Это был афганский инсургент, пособник душманов. Но одно дело – стрелять из окопов, издалека. А расстрелять того, кто стоит перед тобой на расстоянии вытянутой руки, вот как вы сидите, это совсем другое. Это очень неприятно. Это было у меня один раз. И я за это поплатился – душа долго ныла. В общем, не мое это дело.
– Вы знали, что он собирается на Украину?
– Нет, конечно. Когда он ушел к бизнесмену Константину Малофееву, то был очень занят, и мы редко встречались. Его из нашей организации, можно сказать, вежливо попросили, и было за что. Игорь не был бездумным исполнителем и свои сомнения относительно политических реалий перед сослуживцами не особо скрывал. Были оргштатные изменения. При этом все выводятся за штат и заново принимаются на работу. Ему долго не предоставляли должность. Потом предложили, кажется, где-то в Красноярском крае, да еще с понижением. Игорь не согласился, хотя и хотел служить. Мы с ним созванивались в ноябре или декабре 2013-го, о его планах я ничего не знал. Я узнал его голос, когда украинцы вывесили в Интернете первые радиоперехваты СБУ.
Возвращение домой
– А после его отъезда с Украины вы встречались?
– На второй день после его возвращения в Москву мы встретились на какой-то квартире. Там было еще несколько человек. Старая давно не видевшая ремонта «двушка», потертый диван, нарезанная колбаса на столе. Он говорил, что в Москве его никто не встретил. Я спросил: «Ты встречался с кем-то из руководства?» – «Да ты что». С ним разговаривал только его коллега по ФСБ, которого ему выделили в качестве куратора. И то доходит до смешного. Игорь ему сказал: «Вы понимаете, что меня сейчас могут просто убить? Могу я хотя бы носить оружие?» – «Носите оружие, Игорь Иванович, только очень аккуратно. Не стреляйте ни в кого».
– Значит, его родная «контора» выделила ему куратора?
– Он же запасник ФСБ. Эта организация не может его так бросить. Со своим бывшим сотрудником как минимум нужно контактировать. Естественно, контактируют. И на хорошем уровне.
– А ходили слухи, что его принял президент…
– Чушь. Он сразу по возвращении стремился легитимизировать свое положение здесь: «Ребята, вы меня как воспринимаете? Что вы хотите со мной делать?» – «Игорь Иванович, езжай на север, отдыхай, лови рыбку. Там монастыри есть. Сходи в монастырь». Ну, он съездил, сходил в монастырь, рыбку половил, отдохнул. Пытается как-то наладить диалог с властью. Он ведь был не то чтобы оппозиционер, но своего несогласия с некоторыми тенденциями развития страны не скрывал. С Украины он приехал с такой мыслью: «Все может скоро развалиться, и единственная скрепа – нынешний президент». Из инсургента, карбонария превратился чуть ли не в столп власти. Логика в этом есть.
– Всех, конечно, интересует вопрос, кто его послал на Украину.
– Думаю, на 90% все, что делал он и его «стрелковцы», это была его собственная инициатива. Ему, видимо, помог его работодатель Малофеев. Это не значит, что там какие-то миллионы были выделены. Когда группа Фиделя высаживалась на Кубе, у них денег было гораздо больше, чем у Игоря. Я уверен, что ехать в Донбасс – это его личное решение, согласованное, может быть, с руководством Крыма, возможно, с какими-то специалистами, занимающими не самое высокое положение. Игорь не встречался ни с нашим высшим руководством, ни с кем-то из администрации президента.
– С кем был согласован отзыв Стрелкова из Донецка?
– Думаю, согласовали на самом высоком уровне. Потому что он все-таки стал значимой фигурой. Как это так – пустить подобное на самотек. Сложилась ситуация, когда вокруг него сфокусировались какие-то чаяния людей. Он пришел в Славянск с несколькими десятками бойцов. Потом вокруг него собрались тысячи. Они ведь сами к нему пришли. Почему к Игорю все потянулись? Потому что почувствовали искренность. Он вел себя как настоящий подвижник. Спал в кабинете, никаких крутых тачек, ни денег, ничего. А другие? Банкеты, устрицы, престижные авто, дома. Не все, но многие командиры этим балуются.
Вот казачий генерал Козицин. Я его знаю лично. Мы с ним познакомились еще до войны. Такой типичный атаман. Сколько он уже отжал там оружия? Он сел как раз на дорогах, по которым идет снабжение, и просто оттирал это в свою пользу. Вот приехал генерал Антюфеев. В Интернете про него почитать – это как плутовской роман. Меня поражает: он был представлен как генерал ФСБ в запасе. Странно, в мое время переход в зрелом возрасте из милиции в органы безопасности был невозможен. Да, он помог Игорю в трудный час, и такое было, но в целом он выполнял указание сверху об устранении Стрелкова с командной должности и возвращении в Россию.
– В «ваше время» более строго к делу подходили?
– В период КГБ, если ты там работал, то никто из твоих родственников не имел права туда поступить. Чтобы семейственности не было. А теперь на службу идут дружно семьями. Сначала в высшую школу, потом в Краснознаменный институт. И вот целая семья сидит. Я порой спрашиваю: мужики, ну что вы сюда своих детей суете? Ведь все это разведывательное и контрразведывательное образование – профанация высшего образования. Вышел за ворота – и ты никто. Хоть снова бери в руки учебники.
– Итак, Стрелков стал символом, брендом…
– Да, ему поверили очень многие. Зачем понадобилось его убирать? Единственное объяснение: он стал очень сильно выделяться. Даже этот его дурацкий указ о запрете мата был ему в плюс. Все умирали со смеху, но уважали. И народ ему поверил.
По этой ли причине или какой-то другой, но ему категорически приказали возвращаться в Москву. И уже около самой границы он со своей группой попал в тяжелую передрягу. Они уже решили, что все, им конец. Им перекрыли дорогу. И они попали в окружение: ни вперед, ни назад двинуться было нельзя. Их было около 10 человек. Ребята приготовились к худшему. Они уже решили идти на прорыв. Но в это время навстречу пошла первая волна «отпускников». Так они были спасены.
– Украинские силовики, получается, знали, что едет Стрелков?
– Видимо, знали. Но это только мое предположение.
– Скажите, а Бородай, соратник Стрелкова и бывший премьер ДНР, он тоже имеет отношение к спецслужбам?
– У меня такой информации нет. Но, думаю, он с нашими контактировал. Более того, могу сказать, что все более или менее интересные личности контактируют с ФСБ. Во времена СССР мы всегда отслеживали умных, талантливых людей и всегда с ними в той или иной мере устанавливали контакт. В обязательном порядке. Причем на компромате и на деньгах у нас вербовок почти не было. 98% вербовались, как тогда было принято говорить, на «морально-патриотической» основе. Когда я уезжал из Новосибирска, у меня было почти 30 агентов, и это были очень значимые и достойные люди. Я должен был с ними со всеми проститься. Я был навеселе 30 дней подряд. Потом многие из них в Москву ко мне приезжали с семьями.
Я вам больше скажу. Демократическая революция 1991 года, все эти демсоюзы и прочее. Это на 50% – действующая агентура 5-го управления КГБ, управления «З» (Защита конституционного строя. – «НВО»). Им сказали: «Все, ребята, демократия пришла. Мы вас отпускаем». А мы же брали самых умных, смелых, красивых, интересных. Естественно, они же и возглавили этот процесс. Но уже не под нашим руководством.
Крым предопределяет будущее Новороссии
– На ваш взгляд, как будет развиваться ситуация на Украине?
– Ничего хорошего не будет. Возьмем Крым. Он маленьким перешейком соединяется с большой территорией, которая называется Украиной. Связи с Россией нет. Мост собрались строить. Дешевле скупить всех чиновников в областях исторической Новороссии и спокойно туда войти, чем строить этот чертов мост. Если не будет Новороссии, что мы с Крымом будем делать?
– Что за Новороссия из двух областей? Предполагалось, вроде, что она будет больше…
– Думаю, Игорь поехал в Донбасс, потому что был абсолютно уверен в реальности такого плана и надеялся, что его поддержат.
– Ему давались какие-то гарантии?
– Думаю, Стрелков получил не гарантии, а что-то вроде благословения. Типа «благословляю тебя, сын божий, иди, воюй, мы тебе, если надо, поможем». Но это какой уровень? Вот есть Кремль, башни кремля, а есть подвальные помещения. Вот такой уровень. Мы, что ли, майдан залудили? Когда нам было планы верстать? Уже было понятно, что дело идет к гражданской войне. Но я никогда не поверю, что все это за полгода готовилось. И что за три месяца – не поверю. За месяц – возможно. За две недели – поверю.
Ну не верю я в то, что мы спланировали захват Крыма. Вы когда-нибудь после 1991 года видели у нас хорошую проработку какой-то операции? Я же участвовал в разработке чеченской войны. «Баня, бабы, водка» – вот был арсенал и инструментарий для принятия решений. Каков был тогдашний президент, таким было и воинство его. Странная русская душа в том и заключается, что у нас такой бардак, что ему ни один коварный план не противопоставишь. Вот мы и побеждаем вопреки всему.
– Так что же в дальнейшем будет с Крымом?
– Я знаю совершенно точно, что в Крыму ждут, когда вместо моста сделают нормальный сухопутный переход в Россию. Оставлять один Крым – это полная глупость. Думаю, какая-то аховая ситуация будет развиваться в прилегающих к Киеву территориях – партизаны возмутятся, «отпускники» приедут, заработает военторг – бог его знает, что случится. Но Крыму нужен сухопутный выход в Россию. И он, конечно, появится. Мне так кажется. Это как Игорю казалось, что ему помогут. И мне тоже кажется, что так будет. А как там будет на самом деле – кто его знает.
|
